С 2020 года на свободу вышли более полутора тысяч политзаключенных, за каждым из которых большая история преследования, выживания за решеткой и адаптации на свободе. Александра (имя изменено в целях безопасности) задержали за комментарий и осудили к нескольким годам заключения. Он находился в двух колониях и вышел на свободу по истечению срока. Правозащитному центру «Вясна» мужчина рассказал про условия содержания в колонии № 1, галлюцинации от холода в штрафном изоляторе, как заключенным с «белыми бирками» присваивают «экстремистский» профучет, а также о тяжести адаптации на свободе.
«Желтобирочники» всегда под прицелом
Александр попал в тюрьму за комментарий — и, как и сотни других, получил несколько лет заключения. Срок он отбывал в двух разных колониях, но большее давление из-за того, что он политзаключенный, пришлось пережить в исправительной колонии № 1 в Новополоцке.
«Политзаключенные в новополоцкой колонии постоянно под контролем — расслабиться там не можешь никогда. Если остальные заключенные могут находится в отряде и заниматься своими делами в свободное время, то десятый профучет (люди на специальном учете с „желтыми бирками“ — их должны носить все политзаключенные. — Прим. ред.) обязательно отправят на какие-то работы — например, носить строительный мусор в мешках вне зависимости от погоды, или снег со стадиона.
В новополоцкой колонии есть старое здание, так называемая „Аляска“, которую ремонтируют, чтобы ввести в эксплуатацию. Звонят в отряд, говорят, что нужна помощь, но добавляют, что идет только десятый профучет. Законом предусмотрено, что заключенные должны отработать некоторое количество часов на благо колонии.
Но в отношении политзаключенных оно добровольно-принудительное — если ты откажешься, то попадешь под прицел, в итоге тебе выпишут какое-то нарушение или отправят в штрафной изолятор (ШИЗО). Это всех возмущает. Потому что шесть дней ты ходишь на работу на промзону, вечерами возвращаешься в отряд, где хочется перекусить или письмо написать какое, но на это тебе времени не дают.
Или, например, весь отряд остается, а десятый профучет отправляют слушать лекции с пропагандой. Это дополнительные лекции, а на те, которые для всего отряда, мы тоже ходим. Это все делается для того, чтобы занять твое время. В месяц таких лекций около 30−37 могут проводить. Бывают дни, когда их по несколько штук.
„Желтобирочники“ всегда под прицелом. Говорят, что обычные заключенные сидят год за год, а политзаключенные — год за два или даже три, потому что режим очень отличается».
«Ничего сказать не можешь, потому что с тобой сделают все, что хотят»
По словам мужчины, в беларусских колониях политзаключенные сталкиваются с давлением и предвзятым отношением только потому, что стоят на десятом «экстремистском» профилактическим учете.
«Если в одной колонии, где меня удерживали, проверка десятого профучета была один раз — в 11, то в новополоцкой колонии — три раза: в 11, 16 и 21. Здесь у тебя постоянно разбито время. Только пришел с промки — уже надо в столовую, после этого лекция, а потом на проверку нужно идти, затем снова могут лекцию поставить. Есть сотрудники, которые специально затягивают проверки, опаздывают, а ты все это время стоишь под дождем и ждешь».
Бывший политзаключенный отмечает, режим и условия содержания в колонии № 1 намного жестче, чем в другой колонии, в которой он был:
«Порядки в колонии во многом зависят от начальника колонии, потому что именно он позволяет делать те или иные вещи, которые приходят с ДИНа (Департамент исполнения наказаний МВД, отвечающий за места лишения свободы. — Прим. ред.). Вот я сравниваю две колонии, в которых меня содержали, и понимаю это. Для меня видно, как начальники колоний позволяют осуществлять давление и в какой мере. В Уголовно-исполнительном кодексе во многих нормах указано „на усмотрение администрации“, что развязывает им руки. А находясь там, ты ничего сказать не можешь, потому что с тобой сделают все, что хотят».
В качестве давления на политзаключенных используют то, что положено по закону всем заключенным: передачи, звонки родным, свидания, занятие спортом, медицинская помощь:
«Один из явных примеров предвзятого отношения к политзаключенным — звонки родным. Если обычные заключенные ходят звонить три-четыре раза в месяц по 7−12 минут, также у них есть видеозвонки, то политзаключенным позволено звонить один раз в месяц на пять минут. При этом, нас слушают контролеры и оперуполномоченные, поэтому, если у их нет времени, то звонков у тебя вообще может не быть.
Что касаемо передач — если тобой заинтересовались, то тебе постоянно будут выписывать нарушения, чтобы лишать передач и свиданий. В новополоцкой колонии, если ты „сидишь тихо“ — не общаешься ни с кем на политические темы, то могут тебе дать свидание, но не всегда».
Также, по словам мужчины, в новополоцкой колонии есть такая практика: если у заключенного небольшой срок, то ему выдают бывшую в употреблении форму. Кроме этого, заменить форму з десятым профучетом практически невозможно.
«Открываешь глаза, а в камере 20−30 мышей»
Оказаться в ШИЗО в новополоцкой колонии — значит выживать. Александр побывал в изоляторах обеих колоний, где его удерживали, и говорит, что в колонии № 1 — условия были хуже всего.
«В одной колонии даже поначалу выдавали телогрейки, но потом и это запретили. Самое страшное — попасть в ШИЗО в межсезонье, когда отключают отопление и ты сидишь в подвале при такой погоде, что и на улице — холод и сырость. Еду, которую приносят, не чувствуешь, потому что организм ее перерабатывает в энергию, чтобы согреться.
В первой колонии плюсом можно было назвать деревянные полы в ШИЗО — ты не сидишь хоть, как на холодильнике, было какое-то тепло. Было очень много мышей. Помню, спишь на полу — открываешь глаза, а в камере 20−30 мышей, некоторые по мне бегают. Хлебом затыкал отверстия, через которые они залазят, — они пока его грызут, не так быстро добираются в камеру.
Также не хватало кислорода. Когда меня выпустили из ШИЗО, то от свежего воздуха я прямо на пороге упал. Находясь в ШИЗО, я много потерял в весе и просто стал зеленого цвета. ШИЗО — это не просто изоляция, как оно подразумевалось, это физический ущерб твоему здоровью. И все прекрасно это понимают. Тебя помещают в ШИЗО не из-за того, что ты представляешь угрозу в колонии и тебя нужно изолировать, а потому что нужно принести физический ущерб твоему здоровью».
«Растянули около стены и просто начали избивать дубинами»
Как отмечает бывший политзаключенный, по сравнению с новополоцкой колонией все терпимо.
«Там построили новое ШИЗО — оно все в плитке. По законодательству, если изолятор в плитке, то это считается карцером. И, как говорили другие заключенные, новое ШИЗО не одобрили в ДИНе, потому что по закону осужденных нельзя помещать в такие условия. Из-за того, что все в плитке, там постоянный холод. Кроме этого, там всегда открыты окна, а над дверью есть небольшая фрамуга, которая тоже открыта, — так получается сквозняк. Сотрудники не дают закрывать окна, поэтому там постоянный холод.
Меня отправили в ШИЗО в январе, когда на улице было минус 27. Перед этим у меня забрали всю одежду — выдали тапочки и свою легонькую форму. Когда я зашел в ШИЗО, то сразу сделал шаг назад и сказал, что там невозможно находится. Камера полностью не отапливались. Я просил перевести меня в другую камеру, потому что у меня и так наблюдались проблемы со здоровьем, а тут я просто замерзну. Я просил день или два меня перевести, потому что там невозможно было находиться — ты практически живешь на улице в такой мороз.
Потом с обходом пришли начальник колонии Руслан Машадиев, заместитель начальника по ИРиКО (идеологической работе и кадровому обеспечению. — Прим. ред.) Вячеслав Журко и начальник исправительного процесса. Они спрашивают, есть ли у заключенных вопросы, но они всегда делают так, чтобы у заключенных никогда не было никаких вопросов.
Я попросил у них закрыть окно, так у меня проблемы со здоровьем. Но матом мне ответили, что с ШИЗО я выйду не только со своими болезнями, но и с туберкулезом, геморроем и другими болезнями. Тут я понял, что разговаривать с ними не имеет смысла.
Уходя, начальник колонии сказал контролерам „объяснить“ нам все, чтобы больше вопросов не задавали. Я не понял, в чем дело, но дверь не закрыли в камеру. Нас человек пять или шесть с матами и оскорблениями выгнали в прогулочный дворик, „растянули“ около стены и просто начали избивать дубинами по ногам, по спине. Нас „растягивали“, мы падали, потому что ноги не держат, они опять поднимают с криками, есть ли у нас еще вопросы и мы может быть уже согрелись? Там еще во дворике стена неровная — я когда падал, повредил об нее голову, были большие ссадины на голове.
В ШИЗО было настолько холодно, что, когда я закрывал глаза, мне казалось, что у меня сердце бьется очень медленно, и я думал, что это конец. Также от холода у меня были галлюцинации в виде огня в камере, возле которого можно согреться».
Бывший политзаключенный рассказывает, что избиения в штрафном изоляторе новополоцкой колонии — распространенное явление:
«Находясь в ШИЗО небольшое количество времени, я слышал, как избивали других. В соседнем ШИЗО парень тоже при обходе говорил, что холодно, он просил закрыть окно, потому что боялся, что не выдержит и умрет. Но его прямо в камере начинали избивать. При этом парень громко кричал и умолял, чтобы его не били. То есть за обычный вопрос или просьбу там могут избить. В основном, это делается на прогулочных двориках, чтобы никто не видел и никуда это не ушло. Поэтому можно точно утверждать, что физическая сила в этой колонии применяется».
«За общение с „желтобирчником“ угрожали постановкой на десятый профучет»
Александр говорит, что статус «десятого профучета» может получить не только политзаключенный — но и тот, кто, например, нарисует в СИЗО Лукашенко с новой прической, или просто пообщается с «желтобирочным». Тогда у него больше не будет свиданий, возможности зарабатывать, работать на равных с другими.
«Я не скажу, что таких людей много, но такая категория есть. Например, за общение с „желтобирчником“ осужденным с белой биркой угрожали постановкой на десятый профучет. Им говорили — какие у вас могут быть общие интересы, о чем вы разговариваете. И у таких осужденных выбор: или перестать общаться, или получить „экстремистский“ профучет. А отбывать наказание на десятом профучете и без — две разные вещи.
Также помню совсем молодого парня, которого осудили по „наркотической“ статье к десяти годам. Еще в СИЗО в газете он нарисовал Лукашенко какую-то прическу. За это ему повесили десятый профучет. То есть он не имеет никакого дела к политике, но у него ни свиданий, ни передач, ни на промзоне ничего не заработать. Еще помню парня, осужденного по ст. 328 Уголовного кодекса, вроде Сергей Тихановский про него тоже рассказывал, которому за поддержку политзаключенных и общение с ними, повесили десятый профучет, отправили в ПКТ и свезли на „крытую“ (на тюремный режим. — Прим. ред.) в итоге».
«Пытались обратиться в медчасть, но это было бесполезно»
Медицинская помощь в колонии — формальность. Начальницей медчасти в новополоцкой колонии является Фурс. По словам бывшего политзаключенного, она не подписывает медицинские бандероли, а в самой медчасти часто отсутствуют необходимые аппараты и сложно попасть на прием к врачам:
«Например, из 40 человек в очереди на коридоре врач мог принять только два-три человека. Помню, в новополоцкой колонии была какая-то эпидемия — у многих температура была 39−40 градусов, люди на проверках падали. Заключенные пытались обратиться в медчасть за помощью, но это было бесполезно. Тогда уже сами искали какие-то таблетки, чтобы хоть как-то сбить эту температуру. Больничный там получить почти нереально, поэтому даже с такой температурой заключенные должны были ходить на промзону.
У меня имеются некоторые заболевания, я писал заявление на медбандероль, но мне начальница медчасти ее не подписывала. Тогда я обратился к завхозу отряда и объяснил, что без этих препаратов я не смогу. Тот вроде попросил, но начальнице медчасти не понравилось это. Та подписала мое заявление, но родные два или три раза присылали в колонию медбандероль, а ее мне так и не отдали. Ее просто не отправляли и отправляли обратно. Помню, как еще один политический ходил к Фурс подписать медбандероль — она ему все не подписывала. И когда он в очередной раз к ней пришел, то она сказала, что нажмет тревожную кнопку и скажет сотрудникам, что он к ней домогается, если он еще раз к ней явится.
К стоматологу люди ходят, а его просто нету. У заключенных зубы гниют, лица распухают, а им никто не оказывает медицинскую помощь. В какой-то момент прислали молодого врача, а он зубы рвать не умеет — дал гору таблеток и отправил».
«На „промке“ получают много травм»
По словам Александра, политзаключенных допускают к работе в новополоцкой колонии, но зароботок составляет около одного рубля в месяц. Если заключенные с «белой биркой» ходят на промзону три дня в неделю, то политзаключенный — шесть.
«Что касается условий труда, то никто это не контролирует, и никто не соблюдает. На „промке“ получают много травм: ломают себе ноги, руки, пальцы. Это все происходит, но стараются, чтобы это все осталось внутри колонии. Должны быть проверки, но по большему счету, всем безразлично. Если такое произошло, то оперуполномоченный вызывает заключенного к себе и говорит, чтобы тот сказал, что все произошло по своей вине. При этом дают понять, что если так не сделает, то он поедет в ШИЗО, ПКТ или лишится передач и встреч с родными.
Помню историю, как в конце рабочей смены в пилорамном цеху повесился заключенный. На проверке около 17 часов не досчитались одного — пошли искать, а он висит. Конечно, это всех ужаснуло. Его сняли и оставили там лежать до утра следующего дня, пока не приехали органы и эксперты. Утром обнаружили, что у него крысы поели глаза, уши, нос и т.д. Было, мягко говоря, не лицеприятное зрелище. Эта ситуация показывает халатность и отношение администрации колонии, где там жизнь дешевле собачьей».
«У тебя очень много забрали»
На свободе, по словам бывшего политзаключенного, стало не легче, а временами — даже сложнее. Эйфория от выхода из колонии быстро сменяется пониманием: психика, здоровье, даже базовая устойчивость к стрессу — все осталось там.
«Находясь в колонии, я поставил задачу сохранить себя, потому что дома ждет семья. Я старался пройти этот путь с наименьшими потерями. Было очень тяжело психологически, когда приезжаешь в такие условия после свободы и не понимаешь, как вообще тут можно прожить. Но потом к чему-то привыкаешь, с чем-то смиряешься. Я понимал, что нужно жить, рано или поздно это когда-то закончится.
К концу срока я думал, что все пережито и вроде психологически я остался таким, каким был. Но, наверное, так происходило, потому что сидишь там, как в вакууме: каждый день одно и то же, нет никаких триггеров.
Сразу, конечно, на свободе тебя накрывает эйфория. Но потом ты понимаешь, что у тебя очень много забрали. У тебя забрали здоровье, психологически на какие-то моменты ты реагируешь по-другому, появились какие-то страхи, какие-то тяжелые мысли, я стал не такой стрессоустойчивый, как раньше. Вся твоя жизнь разорена.
На сегодняшний день я нахожусь в эмиграции, и жизнь нужно начинать с полнейшего нуля в чужой стране, что не так уж и легко. В целом, заключение очень сильно меняет людей. Что-то уже невозможно забыть. Иногда накатывают какие-то воспоминания, от которых тяжело. На свободе стало сложнее…»
«Нужно рассказывать про все, чтобы понимали, что там происходит на самом деле»
Александр убежден, что публичность может защитить тех, кто еще за решеткой. Даже если колонии готовят проверки, даже если все вычищено напоказ — страх перед оглаской у администрации остается.
«Нужно давать огласку, что людей пытают и избивают. Как ни крути, они на это реагируют и понимают, что это выходит „за зону“ и им лишняя проверка с ДИНа не нужно. Они сидят на своих рабочих местах, на которых они отсидятся и пойдут домой, а не кто-то к ним приедет с проверками. Но понятно, что о приезде этой проверки знают за два-три дня и о выявлении каких-то нарушений не может быть и речи сейчас. Но все равно нужно рассказывать про все, чтобы все понимали, что там происходит на самом деле.
Когда выходили политзаключенные и рассказывали в СМИ про условия содержания, то сразу начинались проверки. Они очень боятся, что какая-либо информация выйдет за зону».