«Человек выглядел как кусок мяса черно-синего цвета». Так над беларусом издевались в секретной тюрьме — ее здание видели многие из вас

17 июня 2025 в 1750141080
Кирилл Папоротников / «Зеркало»

Правозащитники узнали о системе из как минимум пяти секретных тюрем для украинских военнопленных в России. Они, по всей видимости, контролируются Министерством обороны и военной полицией, и там практикуются пытки и сексуализированное насилие. Между тем беларусы становились узниками аналогичных секретных тюрем еще в прошлом веке, когда страна находилась под властью Москвы. Рассказываем, кто и за что попадал в эти застенки, через что прошли там эти люди и где находятся здания таких тюрем. Одно из них видели многие из вас.

Секретный корпус на Володарке

Откуда стало известно, что подобные тайные места заключения существовали в Беларуси? Предположим, что первой об этом в 2017 году написала историк Валентина Лебедева, автор исследования «Пакліканая свабодай. Нарыс жыцця і дзейнасці Палуты Бадуновай». Героиня ее книги была одной из первых беларусских женщин-политиков и первой женщиной-министром. Именно она вместе с коллегами-мужчинами подписала Третью Уставную грамоту, провозгласившую независимость Беларусской Народной Республики. Мы отдельно рассказывали ее историю.

Лебедева обратила внимание, что Бодунову приговорили к казни в мае 1938-го, но расстреляли лишь полгода спустя, 29 ноября. В те времена с расстрелами обычно не затягивали, приговор приводили в исполнение практически сразу. Лебедева предположила, что в Минске существовала тайная колония заключенных-смертников, которая была скрыта даже от большинства сотрудников НКВД (Народный комиссариат внутренних дел СССР, предшественник КГБ и МВД). В своей книге она использовала фразу, что временная разбежка «падцвярджае [гэтую] версiю», но не сослалась на какой-либо источник. Это значит, что слухи об этом ходили в кругу исследователей, но подтверждений не было.

Как отмечает Лебедева, в юридическом плане заключенных, чей смертный приговор ожидал исполнения, уже не существовало. Поэтому таких людей можно было содержать в секретных местах и применять к ним самые жесткие методы допроса - еще хуже, чем во время следствия. Исследовательница приводила пример, как Бодунова уже после расстрельного приговора была вынуждена дать «обличительные» показания на свою сестру Марию. А ведь та помогла Полуте вернуться из эмиграции, поселила ее у себя, помогала в лечении психических проблем. Можно только догадываться, что пережила экс-министр перед тем, как подписать наговор на родную сестру. На его основе Мария получила пять лет лагерей.

Как считает Лебедева, секретные тюрьмы в Беларуси работали до начала расследования «ежовских злоупотреблений» в НКВД. Речь о Николае Ежове, возглавлявшем это ведомство в 1936-1938 годах. Именно с его именем связывают пик сталинских репрессий.

Прорыв в вопросе о существовании секретных тюрем произошел совсем недавно, в 2025 году. Беларусский институт публичной истории сообщил в своих соцсетях о находке, сделанной в Архиве новых актов в Варшаве. Документ - копия из архива КГБ - свидетельствовал о существовании особого режимного корпуса НКВД в минской городской тюрьме - то есть Володарке, которая находилась по соседству с «американкой», внутренней тюрьмой НКВД. Однако какую именно часть тюрьмы занимал корпус, неизвестно.

Согласно обнаруженному документу, тайное отделение в минской городской тюрьме в 1938-м организовал руководитель одного из отделов НКВД БССР Александр Гепштейн. Это произошло с санкции наркома внутренних дел БССР Бориса Бермана и с разрешения Москвы. Смотрителем корпуса был некто Алеков. Берман стал наркомом в марте 1937-го и занимал эту должность до мая 1938-го. Так что режимный корпус был создан, видимо, в начале того года. Доступ в него был открыт лишь узкому кругу руководства НКВД, и даже сотрудники остальной Володарки могли не знать, что происходит внутри.

В корпусе содержали около 270 человек, уже приговоренных к расстрелу. Их пытали, стремясь выбить новые имена «врагов народа». Тех, кто «признавался» и давал показания, ставили в лучшее положение и давали усиленную пайку. Известно, что 38 узников под пытками дали показания на 3489 человек. Среди тех, кто под пытками назвал имена, был и знаменитый общественно-политический деятель и языковед Бронислав Тарашкевич (о нем у «Зеркала» есть отдельный текст).

5 января 1938 года его приговорили к расстрелу, однако мучили еще более девяти месяцев. За это время Тарашкевича заставили дать показания на 249 человек. Исследователь Леонид Моряков вообще придерживался версии, что языковеда не расстреляли, а замучили во время пыток, так как пытали его безжалостно: «Даведацца пра гэта ўдалося выпадкова. Праз дзясяткі гадоў у лісце адзін былы вязень узгадваў, што ў камеру, дзе ён сядзеў адзін, укінулі чалавека, які выглядаў як кавалак мяса чорна-сіняга колеру. Што гэта быў Тарашкевіч, той чалавек не ведаў. Падчас пошукаў удалося высветліць, што тады ў тую камеру трапіў менавіта Тарашкевіч».

Согласно найденному в архивах документу НКВД, узников особого корпуса - в том числе Тарашкевича и Полуту Бодунову - расстреляли 29 ноября 1938 года. Казни оформили задним числом, так, словно их провели раньше. Причина в том, что за несколько дней до этого с поста сняли Николая Ежова, его сменил Лаврентий Берия, при котором репрессии несколько уменьшились. Так что в НКВД явно заметали следы. На этом особый режимный корпус, насколько позволяют судить малочисленные источники, вероятнее всего, прекратил свое существование.

Кстати, создатель этого корпуса Александр Гепштейн сам стал жертвой репрессий. Не прошло и месяца после закрытия этой структуры, как его арестовали за «незаконные методы следствия в отношении военнослужащих Беларусского военного округа и национальных меньшинств», а в 1940-м расстреляли в Минске. Наркома внутренних дел БССР Бориса Бермана такая же судьба постигла еще раньше: он был арестован уже в сентябре 1938 года, до расформирования тюрьмы, и расстрелян в феврале 1939-го.

Собственный крематорий и уничтожение палачей

Существовали ли в других советских республиках аналогичные особые режимные корпуса НКВД? Однозначного ответа нет. С одной стороны, Беларусь вряд ли была исключением, органы внутренних дел действовали везде примерно одинаково, по общесоветским правилам. Однако упоминаний о таких тюрьмах в других республиках мы не нашли (а миф о «подземной тюрьме НКВД» в Киеве не подтвердился). Ничего удивительного в этом нет: сама тема до сих пор остается закрытой, как и большинство архивов ведомства. Но, возможно, после «обкатки» идеи секретной тюрьмы в Минске этот опыт решили сразу перенести на общесоюзный уровень.

Сроки как раз совпадают. Минский корпус прекратил существование в конце ноября 1938 года. Неделей раньше, 23 ноября, Ежов подал рапорт об отставке с поста главы НКВД. В тот же день его заместитель Лаврентий Берия, без пяти минут нарком, написал главе правительства Вячеславу Молотову: «В связи с возникшей необходимостью оборудовать особо изолированную тюрьму специального назначения при ГУГБ (главном управлении госбезопасности. - Прим. ред.) НКВД нами намечено использование для этой цели территории и зданий Сухановского монастыря, переустройство которых под тюрьму может быть произведено в месячный срок». Речь шла о бывшем монастыре в поселке Видное под Москвой, его и затем тюрьму стали называть Сухановской из-за расположенного рядом имения Суханово.

Согласно распространенной версии, создание тюрьмы для особо важных преступников продумывалось в НКВД еще Ежовым, но затем проект реализовал Берия в своих целях, в первую очередь намереваясь расправиться там с самим Ежовым и его соратниками. Об этом говорит и спешное письмо Берии Молотову: вряд ли в те напряженные для властей дни, когда решался вопрос о смене руководителя ключевого ведомства, у чекистов было время генерировать такие планы.

Действительно, вскоре экс-нарком и вершитель репрессий Ежов оценил «прелести» задуманного им «учреждения». Как и другие сидельцы, среди которых были и выходцы из нашей страны (об этом ниже). В целом же реалии Сухановки позволяют отчасти представить, что переживали и чувствовали «жильцы» Володарки.

Первоначально в этом месте, располагавшемся под Москвой, находился Свято-Екатерининский монастырь, причем в 1910-е годы туда переехали беларусские монахини из-под Гродно, эвакуированные в ходе Первой мировой. В 1931-м власти выселили женщин и создали на территории монастырского комплекса колонию - там содержались уголовники, имевшие небольшие сроки. Четыре года спустя помещения стали использовать под жилье.

В конце 1938-го началось переустройство здания под тюрьму. Снесли две башни, вместо которых поставили вышки для часовых, окружили монастырь колючей проволокой, замуровали центральный вход, сделали въезд для автозаков и оборудовали КПП с помещением для охраны. По словам сидевшего в Сухановке Евгения Гнедина, эта тюрьма, вероятно, была единственной в СССР без решеток на окнах. В двойные рамы были вставлены толстые стекла, через которые ничего нельзя было увидеть ни снаружи, ни изнутри. «Вероятно, с улицы дом производил впечатление лаборатории или небольшой фабрики. К тому же камеры пыток находились в подвалах и внутри территории», - писал Гнедин в мемуарах. По его мнению, Сухановская тюрьма имела двойное назначение: застенок для пыток и расстрелов, расположенный за городом, и изолированное засекреченное место заключения, чтобы спрятать узников от всеобщего внимания.

Особорежимная тюрьма заработала в январе 1939 года. В апреле, через несколько месяцев после отставки, арестовали и отправили в эту тюрьму самого Ежова. Но не только его одного - большинство «первого состава» узников представляли собой команду экс-наркома: речь шла о сотрудниках высшего и среднего звена НКВД.

«По слухам, есть тюрьма, называемая Сухановкой, где расследуются только большие дела. Большие чины, которых обвинили в предательстве или еще в чем-то, или люди, от которых Лидер хочет избавиться, или получить от них признания с тем, чтобы использовать эти признания против своих врагов. Это такое место, о котором говорят шепотом. Но, видите ли, я никогда не слышал о том, чтобы кто-то вышел (курсив автора. - Прим. ред.) из Сухановки. Я слышал, что людей туда отправляли, но никогда - о том, что они выходили обратно», - передавал Александр Долган, сидевший в Сухановке и затем в лагере, разговор с одним из заключенных ГУЛАГа.

В официальных бумагах тюрьма именовалась «Спецобъект № 110» (чекисты называли ее между собой «Дачей», узники лагерей - «Дачей пыток»). Родственникам арестованных сообщалось, что их родные находятся в официальных тюрьмах - на Лубянке, в Бутырке или Лефортово. Им не позволялась ни переписка, ни передачи. Не выдавали даже мыла (лишь изредка водили мыться в общий душ). Заключенные были лишены имен и назывались только по номерам. Первое время трупы умерших отправляли в Бутырскую тюрьму - даже там они фигурировали под номерами.

Позднее тела, судя по всему, стали сжигать на месте в Сухановке. В официальных документах нет ни одного упоминания о существовании там крематория (хотя высокая труба среди куполов монастыря появилась. Однако рассказ об этом оставил полковник МВД в отставке Ю. Богомолов (полное имя неизвестно). Будучи слушателем Высшей школы МВД, он в 1958-м посетил в составе группы педагогов и учащихся Сухановскую тюрьму, которая уже не работала. «В храме мы увидели такую картину, пол выложен чугунными плитами. Напротив входа - печь с железными дверцами. Тут же железные носилки на роликах. Я не сразу заметил, что в четырех углах храма стояли высокие, в человеческий рост, вогнутые внутрь бронированные щиты с небольшими прорезями на уровне глаз. Жертву заводили в храм, и невидимые стрелки палили по ней со всех сторон из наганов. Обычно человек не успевал даже сообразить, что он умирает. Затем подручные взваливали тело на носилки и отправляли его в печь, которая топилась мазутом. Казни совершались по ночам, чтоб дым из крематория не был виден окрестным жителям», - вспоминал Богомолов.

Кроме руководства НКВД, в Сухановке сидели и представители партийной элиты - недавние соратники Иосифа Сталина. Например, Роберт Эйхе, организовавший террор в Сибири. Высокопоставленный сотрудник НКВД Леонид Баштаков рассказывал, как его вызвали в Сухановскую тюрьму, чтобы получить там группу осужденных на расстрел. Там чекиста привели в оборудованный в здании кабинет Берии.

«На моих глазах по указаниям Берии [два сотрудника НКВД] Родос и Эсаулов резиновыми палками жестоко избивали Эйхе, который от побоев падал, но его били и в лежачем положении, затем его поднимали, и Берия задавал ему один вопрос: "Признаешься, что ты шпион?" Эйхе отвечал ему: "Нет, не признаю". Тогда снова начиналось избиение его Родосом и Эсауловым, и эта кошмарная экзекуция над человеком, приговоренным к расстрелу, продолжалась только при мне раз пять. У Эйхе при избиении был выбит и вытек глаз. После избиения, когда Берия убедился, что никакого признания в шпионаже он от Эйхе не может добиться, приказал увести его на расстрел», - вспоминал Баштаков.

Кстати, упомянутый Анатолий Эсаулов после Второй мировой стал замглавы наркома госбезопасности Беларуси.

Среди заключенных - американец и уроженец беларусских Мостов

В Сухановке сидели не только чекисты и чиновники. Среди арестантов были:

• военачальники, вышедшие в 1941-м из немецкого окружения, и военнопленные;
• специалисты Наркомата боеприпасов СССР (от экономистов и инженеров-технологов до механиков и начальников управлений);
• сотрудники Госбанка (председатель правления, начальник управления инкассации и несколько сотрудников);
• Полина Жемчужина - жена сталинского соратника Вячеслава Молотова;
• уроженец беларусских Мостов Сергей Шпигельглаз, начальник иностранного отдела НКВД СССР, занимавшийся физическим устранением оппонентов советской власти за границей, - мы писали о нем отдельный текст;
• представители творческой интеллигенции: режиссеры Всеволод Мейерхольд и Борис Ляховский, писатели Исаак Бабель и Яков Шляхтер (умер от избиений), певец Николай Печковский;
• арестованные по делам «геологов-вредителей» в 1949-1950 годах и «врачей-убийц» в 1952-1953 годах. Крупную группу геологов обвиняли, что они заведомо неправильно оценивали и скрывали месторождения урана в Сибири, а группу высокопоставленных врачей - что они вступили в заговор с зарубежными разведками ради убийства советских лидеров и заведомо неправильно их лечили;
• обычные люди от преподавателей и студентов до шоферов, рабочих и торговцев (за что их держали в тюрьме, неясно);
• и даже школьники - дети арестованных высокопоставленных родителей.

По сравнению с другими советскими тюрьмами здесь было не так уж много заключенных - обычно по 150−160 человек.

Среди них был упоминавшийся выше Александр Долган - американец, родившийся в 1926 году в Нью-Йорке. Его отец-инженер в 1933-м поехал на работу в СССР вместе с семьей, но назад их не выпустили. Позже юный Александр устроился на работу в посольство США в СССР. В 1948 году его арестовали и бросили в Сухановскую тюрьму, где он чуть не умер, после отправили в лагерь, но спустя несколько месяцев вернули в Сухановку и продолжили попытки выбить признание в антисоветских заговорах. Но он продержался до самой смерти Сталина в 1953-м, после чего его следователь был арестован, а Долган снова отправился в лагерь и был освобожден в 1956 году с запретом контакта с американскими властями. В конце концов в 1971-м Александр сумел вернуться на родину, в США, где спустя четыре года опубликовал книгу-бестселлер «Американец в ГУЛАГе». Бывший узник страдал от многочисленных проблем со здоровьем и умер в 1986 году.

Как рассказал Долган в своей книге, при первом прибытии в Сухановку его поместили в маленькую камеру. «До того узкую, что, стоя прямо, я практически упирался в дверь с одной стороны, и в стену - с другой. Места, чтобы согнуться или сесть, не было. Надо мной, высоко в узком вертикальном гробу, тускло светилась лампочка в зарешеченном углублении», - вспоминал заключенный. Ночью он попытался уснуть и прислонился головой к двери, упершись бедром в одну из стен. «Поспав так несколько минут, я проснулся от ужасной боли в спине. Тогда я попытался спать, уперев колени в дверь, но и это было очень больно. К утру мои ноги стали постоянно подкашиваться в коленях», - вспоминал он. Долган просил выводить его в туалет как можно чаще, чтобы иметь возможность хотя бы немного пройти и присесть.

В таком положении он провел пять дней, после чего его перевели в обычную камеру: «Дрожащего, с ужасно опухшими ногами и с болью в коленях, вызывавшей у меня агонию». Это была не единственная пытка - над заключенными издевались изысканной едой. Им давали восхитительно вкусные, но мизерные порции (например, порцию каши размером со столовую ложку). Это не позволяло утолить голод, лишь будило несбыточные фантазии о еде.

Но и камера, в которую перевели Александра, была ненамного больше. Он мог сделать только два шага в одну сторону, потом полшага - разворот, два шага в обратном направлении и так по кругу. «У меня до сих пор сохранилась привычка так ходить - делая два шага, а потом еще полшага», - признавался американец. При этом требовалось смотреть на дверь, поэтому часть пути Александру приходилось идти, оглядываясь. «Стандартные» камеры в Сухановке были размером около 1,5 на 2 м, так как раньше это были монашеские кельи. Всего их в здании было 68.

Невыносимые условия и крайняя жестокость

Режим тюрьмы был устроен так, что психика людей не выдерживала, заключенные сходили с ума. Александра Долгана тоже довели до невменяемого состояния, бреда и галлюцинаций, на грани смерти отправили в больницу и затем - в лагерь. На этапе он встретил мужчину, который после Сухановки не мог выпрямить колени при ходьбе: пытая, его подвешивали на устройство в виде трапеции. «Оно называлось у них "треугольником". Действует оно таким образом, что выворачивает коленные суставы. Этот человек был единственным из встреченных мною людей, переживших Сухановку», - вспоминал он.

Еще одним заключенным, вышедшим из Сухановки, был упоминавшийся Евгений Гнедин. Он родился в 1898-м в Германии. Его отцом был выходец из беларусского города Березино Александр Парвус - ученый-экономист, революционер и авантюрист, который в ходе Первой мировой получил от Германии деньги для большевиков, а также, по одной из версий, способствовал отправке лидеров этой партии (в том числе Владимира Ленина) из Швейцарии в Россию в знаменитом «пломбированном вагоне». Гнедин же работал в системе Наркомата иностранных дел СССР, являлся заведующим отделом печати. В 1939 году был арестован и вышел на свободу лишь в 1950-х. Примкнул к диссидентскому движению. В 1982-м, за год до смерти Гнедина в Москве, в Нью-Йорке была выпущена его книга «Выход из лабиринта».

Гнедин также упоминал о маленьком размере камеры: «Я не раз шагами замерял отведенную нам площадь, она равнялась примерно шести квадратным метрам. В середине камеры стоял небольшой столик, с каждой стороны которого был ввинчен в пол круглый табурет. Дощатые полки, на которых спали заключенные, на ночь поднимались. Я был вынужден каждый день пятнадцать часов сидеть на круглом табурете. Между табуретами и столом невозможно было протиснуться, а между табуретом и стенкой можно было протиснуться боком; так я и совершал "прогулки" по камере, когда бывал в ней один. Когда же в камере находились два человека, то передвигаться по камере нельзя было и теснота ощущалась особенно болезненно», - рассказывал узник.

При этом, по его словам, стены камеры, потолок, стол и табуреты были окрашены в голубой цвет. Если бы помещение сфотографировали, то могло создаться впечатление, что это светлая комната или углубление у окна в приделе храма. «А была это мучительно неудобная для жилья камера в застенке, где люди сходили с ума, чему мне пришлось быть свидетелем», - добавлял Гнедин.

Бывшие узники описывали многочисленные способы пыток, с которыми сталкивались сами, Александр Долган насчитал 52 вида истязаний. Среди них:

• «конвейеры» (допрос длился непрерывно часами, даже сутками: конвоиры менялись, заключенный оставался в помещении);
• избиение (кулаками, ногами, резиновыми дубинками, ножкой от стула, лампой, пресс-папье, стопкой бумаги, острый край которой, как бритва, разрезал кожу);
• втыкание в тело арестованного иголок, булавок;
• зажимание дверью пальцев рук и других частей тела;
• «сухановская ласточка», или «взнуздание» - длинное полотенце через рот со стороны спины привязывали концами к пяткам, в таком положении человека избивали, а затем оставляли на сутки-двое, хотя и несколько минут в нем выдержать было сложно;
• многочасовое сидение во время допроса на ножке табуретки, так, чтобы она входила в прямую кишку;
• стояние сутками по колено в воде;
• соленые клизмы в жару;
• пребывание в бочке с ледяной водой в холод;
• подтравливание газом;
• нахождение в карцерах: горячих (с высокой температурой), холодных (с низкой температурой), темных (тоже холодные, на стенах проступала изморозь, пол был покрыт толстым слоем мазута), стоячих (размером метр на метр);
• нахождение в спецкамерах три на три метра без окон;
• нахождение в камерах для «буйных» - с обивкой из войлока, покрытой сверху резиной, линолеумом или брезентом, на которые наносился толстый слой масляной краски; в помещении отсутствовали какие-либо предметы;
• круглосуточное применение наручников на вывернутые за спину руки, продолжавшееся в отдельных случаях по несколько месяцев;
• длительное лишение сна.

В Сухановской тюрьме, в отличие от других, вообще не было никаких правил внутреннего распорядка. Кроме избиений, пыток изоляцией и теснотой тюремщики мучили заключенных назойливым надзором.

«Глазок открывался чуть ли не ежеминутно. Достаточно было малейшего неосторожного движения узника, чтобы загремел замок, надзиратель вошел и стал осматривать заключенного и камеру. Задачей надзирателя было не спускать глаз с подследственного, не позволять ему ни на минуту задремать после бессонной ночи, ни сидя, ни стоя. Некоторым заключенным не давали спать по много дней и ночей, одной только бессонницей доводя до безумия», - писал Гнедин.

Все 13 месяцев его не выводили на прогулки. «Обычно в сухановской тюрьме царила глубокая угнетающая тишина. Но иногда ее нарушали страшные вопли. Либо по коридору волочили избитого страдальца, либо кричал обезумевший от страха человек. Одно время в соседней камере сидел сумасшедший, монотонно, но очень громко выкрикивавший одни и те же слова. <…> Раз в три месяца меня вызывали следователи, чтобы убедиться, что я еще не сошел с ума», - писал бывший узник.

Отправляя людей в Сухановку, власти преследовали разные цели. «Иногда подследственных привозили в Суханово ненадолго, только для соответствующей "обработки", как выражались следователи; иной раз заключенному только показывали Суханово, чтобы попугать, и снова увозили в обычную тюрьму. Часто соединяли использование застенка для пыток с дальнейшей строгой изоляцией там же в Суханове, как это случилось со мной. Бывало и так, что привезенных в Суханово заключенных не подвергали "физическому воздействию", а сразу помещали в условия строгого режима на месяц, а то и на год, если не больше», - писал Гнедин.

Одной из главных задач НКВД в Сухановке было выбивание из узников ложных свидетельств, чтобы подвести под расстрел по сфальсифицированным делам как можно больше «врагов народа» и неудобных фигур из высших кругов (как поступали и в минской секретной тюрьме с Бодуновой и Тарашкевичем).

В полной мере это испытал на собственном опыте бывший глава НКВД Николай Ежов, попав в Сухановку (напомним, задуманную, вероятно, им самим) в апреле 1939 года. Допрашивать его приезжал сам Лаврентий Берия. Недавний «железный нарком», который отправлял на смерть миллионы, сам не выносил боли и насилия над собой, а потому после жестоких избиений быстро подписал все обвинения, признался в шпионаже, заговоре и подготовке теракта против Сталина и даже гомосексуальных связях. Также Ежов дал показания на свою жену Евгению Соломоновну (она покончила жизнь самоубийством незадолго до его ареста) и ее любовника, писателя Исаака Бабеля, обвиняя их в совместной шпионской деятельности в пользу Англии. Бабеля тут же бросили в Сухановку, через трое суток пыток он «признался», что занимался террористической деятельностью под руководством Ежова, и впоследствии был казнен.

По показаниям экс-наркома было арестовано еще множество людей, в январе - феврале 1940 года их также расстреляли, в том числе его брата, двух племянников, брата жены. Сам Ежов на суде 4 февраля отказался от своих прежних показаний, но был приговорен и 6 февраля расстрелян. Родственникам же сообщили, что он умер в 1942 году от кровоизлияния в мозг в местах лишения свободы.

Как закончилась история Сухановки?

После расстрелов основных сидельцев в 1950, 1951 и 1952 годах - генералов, адмиралов, других высших офицеров - и отправки остальных по этапу тюрьма опустела. В апреле 1952-го ее «поставили на консервацию». 5 марта 1953 года умер Сталин, 26 июня того же года был арестован Берия, а 23 декабря - расстрелян. После этого Сухановка была окончательно расформирована и до 1959-го использовалась как хранилище документов. Затем в здании находилась Московская межобластная тюремная больница, а с 1965-го туда перевели учебный центр областного ГУВД. Здание использовалось для разных милицейских целей, в бывших камерах, как считается, даже было общежитие для милиционеров.

В 1989 году строения передали на баланс Министерства культуры, а в 1992-м вернули церкви, и там был восстановлен Свято-Екатерининский мужской монастырь.